Люблю тебя, Петра творенье
Известный поэт первой половины XIX века
Известный поэт первой половины XIX века
Я люблю Петербург особой нежной любовью.
Я полюбил его еще в раннем детстве. Может быть потому, что это был первый большой и красивый город, который я увидел, а первое впечатление всегда самое сильное. А может потому, что этот город в самом деле очень красив и больше похож на европейские столицы галантных веков, чем на обычные серые советские, а сегодня постсоветские города.
Мне было 4 года, когда мы в первый раз приехали в тогда еще Ленинград. Мы - это мама, папа и я.
Почему мы приехали - это отдельная история.
Дело в том, что у меня - врач. Если кто-то не допонял, повторю - моя мама врач.
Еврейская мама-врач, что тут непонятного.
Еврейская мама-врач заботится о своем ребенке денно и нощно, ни на минуту не упуская его из виду. Ибо она отлично знает, что имеено за этим поворотом живет злая бактерия, а на карнизе вон того дома притаился не менее зловредный вирус. Поэтому руки надо мыть не только перед едой, в во время еды и после еды. А еще лучше - во время еды.
А еда должна быть самая-самая что ни на есть свежая и хорошо обработанная. Поэтому вон ту булочку с сосиской есть нельзя, потому что на нее могла посмотреть муха. И мороженое есть тоже нельзя, потому что никто не знает, как его везли с завода, где выпускают мороженое, кто его вез и зачем его вез до лавки мороженщика.
А еще любую болезнь надо предупредить, поэтому на обследования надо ходить если не ежедневно, то еженедельно.
А так как мама сама врач, то она знает, что местным врачам доверять нельзя, поэтому надо ехать к светилам, вдруг светило посветит и найдет новую, только недавно открытую болезнь, и тогда ребенка можно будет лечить, лечить, и еще раз лечить.
Кстати, мне повезло, через год после поездки в Ленинград у меня родился братик, и мое лечение как-то резко пошло на убыль. Зато на братике материнская забота отыгралась по полной программе.
- Он такой слабенький, - говорила мама, - все время болеет.
И в самом деле, пока братик жил с родителями, так все время болел. А как только закончил школу и уехал в другой город учиться в институте - тут же перестал болеть.
Чудеса еще случаются, правда ведь.
Так вот, мы приехали в Петербург, тогда еще Ленинград, в надежде найти у меня какую-нибудь болезнь.
Мы попали на прием ко многим светилам тогдашней медицины. Светила исследовали мой неокрепший организм со всех сторон и ничего не нашли.
- Какие-то неправильные светила, - со вздохом сказала моя мама, - профессор, а ничего найти не может.
Я не знаю, что меня тогда больше поразило в этом городе. Или Эрмитаж со статуями, который мне потом долго снился по ночам, или позолоченный купол Исаакия, или огромный Казанский Собор, или Ростральные колонны, или здание Кунсткамеры... Или запах Петербурга, который пах свежим хлебом и кофе. И пончиками, нежными пончиками, обсыпанными тончайшей сахарной пудрой, которых не было в нашем городе и которые даже моя строгая к микробам мама разрешала поедать в больших количествах...
Уже прошло более 50 лет, а до сих пор Ленинград - Петербург для меня пахнет свежим хлебом и кофе.
Или наоборот - свежий хлеб с кофе пахнет Петербургом.
Я потом много раз бывал в Питере, поступал в институт (о чем расскажу когда-нибудь позже), потом учился на курсах, потом работал, потом приезжал просто так - побродить по городу.
А в этом году в конце апреля в Израиле опять приключился Песах. Песах - это такое время, когда работу закрывают на большой замок, ключ прячут в яйцо, яйцо в утку, утку в крокодила и далее по списку.
Поэтому ничего не оставалось делать, как в очередной раз лететь в Питер.
Вообще о Питере писать довольно сложно, все уже сфотографированно и описано со всех сторон, начиная с Пушкина и заканчивая... ну, заканчивая местными современными графоманами.
Вот что можно сказать про эту фотографию?
Историк сразу скажет - через эту арку бежали на Дворцовую Площадь пьяные матросы, им сказали, что в подвалах Зимнего Дворца буржуи закрыли винные погреба. Сами сидят, вино пьют и другим не дают.